Моё лето 1945 года

Айтеч Хагуров – заслуженный деятель науки Республики Адыгея, член Союза журналистов России, известный писатель, ученый, общественный деятель, профессор Кубанского аграрного университета побывал в Совете ветеранов СЖ Кубани в канун 75-ой годовщины освобождения Краснодара от немецко-фашистских захватчиков. Писатель рассказал о своих встречах с читателями. В частности, одна из последних встреч у него прошла со студентами отделения Театрального творчества Краснодарского колледжа культуры из станицы Северской. Студенты были не только в роли слушателей, но и сами прочитали отрывки из сборника рассказов Айтеча Хагурова «Переправа».

Моё лето 1945 года

Весна надежд

Самое лучезарное лето в моей жизни, лето 1945 года, началось 9 мая со слёз радости. 

Ранним-ранним утром того дня, когда ещё не был заметен рассвет, мы все – мама, сестренка Чупа и я, по очереди проснулись в нашей квартире-комнатке. Нас разбудил непрекращающийся, постепенно нарастающий, странный шум во дворе. Он был странным не только тем, что слышался так рано, но и звуками, которые в нём различались. Кроме разговора людей явно слышались и плач и смех.

Следует заметить, что сама весна того года была удивительна. После суровой зимы она явилась дружно и звонко. К надеждам, которые обычно с собой приносит весна, добавилась особая надежда – надежда на победу. Все ждали, уже чувствовали приближение победы. Поэтому надежда на неё становилась неотступной и трепетной. Но это общее ощущение, витавшее в воздухе, ещё пронзали чёрной молнией похоронки – вести о гибели сыновей, мужей. Их боялись теперь особенно. Похоронки сопровождали войну с самого начала. Но раньше их было много, и они воспринимались как роковое, неизбежное горе. «Что станет с оставшимися сиротами и вдовами?» – этот вопрос как бы заслонял принесённое похоронкой горе.

А похоронки весной 1945 года воспринимались через ощущение предстоящего большого счастья грядущей победы. В марте месяце получила похоронку семья, жившая от нас в двух кварталах по улице Гудимы. Вся наша округа ходила соболезновать несчастной семье и целый месяц говорили о её горе.

Ожидание победы было радостным, но к этой радости ещё добавлялась трепетная надежда, что ничего не случится, и тревога – «а вдруг». Никто не хотел об этом говорить, но все ходили как по лезвию бритвы, радуясь прожитому дню и побаиваясь следующего.

Мама привстала на постели и, вслушиваясь в шум двора, сказала: «К нам во двор, наверное, пришла беда. Кто-то получил похоронку. О, Аллах, помоги им!»

В это время в глубине нашего длинного коридора раздался постепенно приближающийся женский плач. Женщина, дойдя до нашей двери, остановилась, и сквозь плач стала звать маму. И тогда маму охватил ужас. «Аюба убили, о горе нам!» – запричитала она. Мгновенно вскочив, она открыла дверь и, обняв пришедшую, стала рыдать. Но пришедшая соседка плакала от счастья и всё восклицала: «Победа! Господи, какое счастье!» Мы с сестрёнкой вскочили, сразу поняв причину слёз тёти Дуси, и стали маме объяснять, почему плачет соседка. Но, испытанный шок сделал её почти невменяемой. До мамы ситуация дошла лишь тогда, когда сестрёнка истерично топая ножками, стала прямо в ухо через плач кричать ей на адыгском языке: «Никого не убили! Наоборот – победили!» Мама неожиданно перестала плакать, странно на меня с сестрой посмотрела, опустилась на пол и, уже ни кого не обращая внимания, заплакала тихо и печально. Это был плач о пережитых невзгодах и их завершении, плач грусти и радости.

В конце мая нас, первоклассников, отпустили на каникулы. Как раз в это время приехал дядя Гисса за горючим для колхозных тракторов. Его подвода была так переоборудована, что вмещала одну за другой две бочки. Впереди оставалось место для возницы.

Сбылась мечта, с которой я не расставался весь учебный год: на каникулы поехать в мамин аул, по которому я весь год скучал (папин аул Панахес находился в другой Шапсугской части Адыгеи и по нему я тогда не так скучал).

Мы ехали с дядей на его телеге через весь город, по нынешней улице Ставропольской, в сторону хутора Ленина. Тогда в Краснодаре мостовая полоса улиц была вымощена округлыми булыжниками. Было мало удовольствия ехать по ним на телеге. Но это обстоятельство не могло испортить моего радостного настроения от ожидаемой встречи с аулом. Одновременно я с некоторой грустью переживал расставание с нашим большим двором в Краснодаре, уже ставшим не чужим, а своим. И пока мы ехали по городу, соседи по двору поочередно являлись в моем воображении, как будто желая со мной пообщаться на прощание.

Наш двор по периметру представлял собой большую букву «П», лежащую на земле. Если, находясь внутри этой фигуры, смотреть в сторону горизонтальной перекладины буквы «П», то левая ножка буквы будет обращена в сторону переулка Тракторного, по которому мы жили. Наш коридор располагался в правой «ножке». По коридору справа наша комната-квартира. У абсолютного большинства квартиры были однокомнатные. Напротив нас жила одинокая женщина, которая вела замкнутый образ жизни, ни с кем не дружила. За нами по нашей правой стороне находилась квартира семьи, которую во дворе называли «богатыми». Они, действительно, по материальному достатку превосходили всех во дворе. Глава семьи – полковник, демобилизовался из Германии. Целую неделю грузовик привозил им вещи и продукты, когда они поселялись в наш двор. Жена полковника, высокая русская красавица, ничуть не кичилась материальным достатком, (чем страдали многие жены тогдашних офицеров), напротив, была добра и дружелюбна. Учитывая положение нашей семьи, она часто давала маме продукты, приговаривая: «Соня, у тебя большая семья, бери детям…». У них были уже взрослые дочь и сын, через год после приезда в наш двор у них родилась дочь Тома. За исключением полковника, лицо которого было испорчено оспой, все члены семьи выделялись среди соседей породой и красотой. До сих пор помню их фамилию – Сноговские.

Я сидел рядом с дядей на облучке и думал: там, в ауле, бабушка спросит: есть ли добрые люди в нашем дворе, и я ей расскажу о Сноговских.

Напротив Сноговских жила семья из трех человек. Она, украинка, огромная, а он гораздо ниже, и сухопарый. Их сын, губастый мальчик, никогда не появлялся среди нас, детей. Однажды, я увидел его рисунки в тетрадке, потерянной в коридоре, и поразился его мастерству. Объемная мать этого мальчика, наверное, очень любила мужа, потому что постоянно можно было слышать её возгласы в беседе с соседями: «А мий уихав…», «А мий казав…».

Далее по коридору проходная, но жилая комната. Отгороженная занавеской, узкая часть этой комнаты позволяла пройти в следующую квартиру. В части комнаты, отгороженной от прохода, жили две сестры, высокие, симпатичные, не очень отличающиеся ни возрастом, ни внешностью. Им около тридцати. По воскресным дням к ним часто приходят в гости летчики в своих военных формах. Они выпивают и поют песни, среди которых непременно звучит тогда знаменитая песня летчиков: «…вечером, вечером, когда пилотам, скажем просто, делать нечего…». Почему-то взрослые во дворе этих сестер считали «гулящими». А мне они очень нравились: во-первых, они обе ко мне относились ласково, во-вторых, после гостей они всегда угощали меня шоколадом.

Через комнату моих симпатий попадаешь в квартиру дяди Гриши, которого обожала вся детвора: он щедро катал нас на своем «ЗИС-5». У дяди Гриши маленькая, ревнивая жена (ревновала к «сестрам») и ребенок.

Через стенку от дяди Гриши (у них вход был с противоположной стороны) – семья Гурьяновых с двумя детьми.

Я прошелся только по нашему коридору, а в целом в нашем дворе было двадцать семей и в них более пятидесяти человек (перемычка буквы «П» была двухэтажной).

Я представлял, как будет удивляться моему рассказу бабушка, которая считает, что у каждой семьи должен быть свой двор.

Все топили дровами или углем. Все брали воду из одной колонки, что в конце нашего квартала.

В углу двора был проход в единственный на весь двор туалет (разделенный на два бокса). Ни по поводу туалета, ни по другим бытовым вопросам не видел и не слышал никаких очередей, споров, недоразумений. Всё решалось в согласии, мирно.

Моему отъезду в аул на телеге больше всех во дворе завидовала Томка, «очкастая», как её дразнили. Она впервые видела лошадей так близко. Боялась их. Я же перед ней хвастливо демонстрировал свое бесстрашие: пролезал под животом лошади, обнимал её за шею, целовал в морду, садился верхом. Завистливое желание все это уметь стало у Томки столь велико, что она заявила моей маме, что её родители разрешили ей со мной поехать в аул. Томка была врунья-фантазёрка и это все мы знали. Но мама не знала. Она испугалась: с одной стороны, взаимоотношения во дворе, в частности, мамины с родителями Томы были такие хорошие, что отказать им в их желании послать дочку в аул было невозможно; с другой – мама прекрасно знала, что Тома, живущая в очень благополучных условиях, аульских условий не перенесет. Когда мама в смятении побежала к родителям Томы, очередной обман их дочки обнаружился. Временами из Томки ремнем выбивали, на взгляд родителей, вредную её привычку фантазировать. Я ехал и гадал: отпороли её уже или нет?

Мысли о нашем дворе меня оставили за хутором Ленина, после паромной переправы.

Когда на другом берегу Кубани проехали аул Шабанахабль, дядя сказал, что ему надо хотя бы часок поспать, распряг лошадей и устроился в тени под телегой. Я остался один с любимыми лошадьми. Был счастлив от того, что «моя» Каурая меня узнает, мотая головой вверх-вниз, ходит за мной, останавливается, когда останавливаюсь я.

Я ожидал ещё чего-то особенного и оно произошло. В небе показался аэроплан. Летел, снижаясь, в нашу сторону, и когда пролетал надо мной, из кабины высунулся пилот и помахал мне рукой.

Степь с цикадами, лошади, самолет – всё говорило о наступившей счастливой мирной жизни.

Когда после недолгого сна дяди мы продолжили путь, я, уставший от избытка пережитых за день эмоций, стал дремать за спиной дяди. Разбудили меня радостные возгласы родственников, когда уже затемно мы приехали в аул.

 

Купель родная детства – река Пшиш

М

 

ного в нашей стране рек и речек и много стихов и песен сложил о них народ. Реки и речки – неотъемлемая часть детской биографии большинства из нас. Они часть нашего образа жизни, неотъемлемая часть российской ментальности. Сколь обеднилось бы детство почти каждого из нас, если оно не было связано с нашими реками и речками, дарившими нам столько радости и здоровья. Ведь не случайно народ дает речкам добрые и ласковые названия.

Есть между городами Апшеронск и Белореченск Краснодарского края речка Грязнуха. Наверное, она местами илистая или мутная, и всё же не назвали её «Грязная», а назвали как неопрятного ребёнка. За Майкопом, через станицу Куржипская протекает речка «Працюха». Наверное, во многом помогала в работе людям, так назвавшим её. В тех же краях есть речка «Чернуха». Опять-таки не назвали её «Чёрная», а «Чернуха», как бы назвал родитель смуглую дочку или рачительный хозяин домашнее животное, но тоже любимое. За Майкопом, если ехать в сторону аула Кошехабль, встречается речка с уменьшительно-ласкательным названием «Улька». Некоторые говорят, что слово тюркского происхождения и означает «благотворительная вода». Но и по-русски звучит мило.

Речкам порою давали шуточные, дурашливые названия, аналогичные детским дразнилкам. Любимый многими россиянами поэт К. Ваншенкин в своём стихотворении с теплом и нежностью вспоминает две речки «Лопань» и «Нетечь». Над этими названиями потешались: «Старики на этот счёт балагурили беззлобно: ну хоть лопни, не течёт». Однако с этими речками связаны не шуточные, а очень яркие и большие эмоциональные переживания поэта. Он вспоминает, как «рыжий локон одноклассницы худой» окропляла Лопань, а поднятые подолы баб, полоскавших там бельё, «дородной мощью женской повергали в забытье». Потом поэт видел и пересекал много рек; «брал в ладони Енисей». Но никогда не забывал «купель родную детства» – обе эти речки.

Антология российской речной поэзии столь же разнообразна и богата, как речные ресурсы России.

Детство моё связано с двумя реками – Белой и Пшиш. На берегу Белой прошёл один год моего детства[1]. Все остальные годы детства, точнее, летнее время этих годов, мне трудно представить без реки Пшиш.

К таким рекам ласкательные названия не подходят. Не назвали же Белую «Беленькой», потому что такие эмоциональные оттенки в обращении к ней – холодной, стремительной, не предсказуемой – не уместны.

Белая – потому что вытекает из белых горных вершин. Никакого эмоционального отношения народ здесь не проявил. Правда адыгейское её название «Шхэгъуаще» отражает статус этой реки среди других рек, как «Княгини (Госпожи) гор».

У каждого человека самые ранние воспоминания детства связаны с какими-то событиями и с определённым местом. Для меня таким местом является река Пшиш. А событие произошло ещё до войны в году 39 или 40-м. Папа привёз всю нашу семью на служебной полуторке (грузовичок грузоподъёмностью 1,5 тонны) в мамин аул Кунчукохабль. Аулы тогда жили глубинной сельской жизнью и, потому наш приезд стал в ауле событием. Большинство аульчан, а дети почти все, никогда не видели автомобиля. Поэтому ватаги мальчишек целыми днями приходили глазеть на нашу машину. Другим чудом для них была игрушка, с которой я приехал. На двухколесной тележке была закреплена бабочка, махавшая крыльями при движении тележки. И палочка, которой надо было толкать тележку, и тележка, и бабочка были ярко раскрашены. Я давал всем по очереди пользоваться игрушкой. Уходили всё дальше и дальше от дедушкиного дома и оказались на реке, на детском пляже. Здесь неожиданно появился мальчик намного старше нас, известный в ауле «сорви-голова», заслуживший из-за своих дерзких выходок прозвище «Чапай». Он бесцеремонно отобрал у нас игрушку, покатал её по земле, потом по воде. Заметив, что она не тонет, он бросил её далеко от берега, и она стала уплывать, минула уже последний по течению женский пляж. Мне стало страшно за бабочку и я заплакал. Чапай вплавь догнал её и я надеялся, что он её вытащит, но он толкнул её ещё дальше. Этого я не мог вынести и с плачем пошёл домой искать помощи. Все дети сочувственно шли со мной и всем встречным взрослым рассказывали наперебой о том, как Чапай измывался над бабочкой. Поскольку все встречные взрослые спрашивали, почему я плачу, и поскольку ещё каждый ребёнок хотел поведать о злодеяниях Чапая, постольку время возвращения домой затянулось. Большое количество утешений облегчило моё горе, и я уже не плакал и даже не хотел идти домой. Но со стороны дома нас стали звать и когда мы подошли к калитке, то с изумлением увидели в руках одного дяди мою игрушку в целости и сохранности, а рядом с ним – Чапай с виноватым видом. Оказалось, что первая же тётя, которой мы пожаловались, организовала и поимку Чапая и возвращение игрушки.

О происхождении названия реки «Пшиш» есть несколько легенд. Одна из них связана с адыгейской лексикой слова «пшищь», которое распадается на два корня «пши» – князь и «щы» – три. В переводе это слово означает три князя. Легенда гласит, что на берегу реки жили три князя. Каждый хотел назвать реку своим именем, не уступали друг другу, ссорились. Наконец обратились к мудрецу за советом». Чтобы не обидеть никого назовите её «пшищ» посоветовал мудрец, и князья согласились с ним.

В начале 50-х годов прошлого века в судьбе двух этих рек и людей, живших на их берегах, произошли серьёзные изменения. Тогда в стране не хватало электроэнергии, потому что та, что имелась, в основном шла на обеспечение энергией городов, в которых была сосредоточена промышленная индустрия. А село стремились обеспечить энергией строительством местных электростанций. Такую электростанцию построили за городом Белореченском, ниже по течению, на реке Белой. Чтобы получить больше электроэнергии соединили Белую с Пшишем.

Первый радостный результат: в близлежащие аулы, станицы и хутора пришёл свет, потом заработали и электрические двигатели.

Теперь в русле Пшиша течёт не только Пшиш, но и большая часть реки Белой. В результате слияния фактически не стало ни Белой, ни Пшиша, а получился какой-то канал. В русле Пшиша сильный мутный поток размыл естественно сложившиеся веками очертания берегов, превратив их в довольно-таки унылое однообразное состояние. Купаться в этом мутном и холодном потоке неприятно. В ауле Кунчукохабль (как и во всех прибрежных населённых пунктах) летом редко мальчишки бывают на берегах этого гибридного потока. Каким был Пшиш, то есть какую цену аульчане заплатила за технический прогресс, я и хочу рассказать.

Воды Пшиша были чистыми и прозрачными, а на дне его песок-галька. По берегам пышная растительность. Местами кроны деревьев противоположных берегов смыкались и образовывали изумрудный туннель. Всё новые и новые пейзажи, когда идёшь берегом. Конечно, не всегда река Пшиш являла собой идиллию. Иногда она впадала в гнев, но и в гневе своём была прекрасна.

Было это в самом начале лета 1945 года и, наверное, было связано с поздним таянием снега и льда в горах, где Пшиш берёт начало. Слух о том, что творится на реке, облетел аул, и почти все дети и молодая мужская часть аула высыпали на наш берег, который был на 2,5–3 метра выше противоположного пологого. Вода доходила до кромки нашего берега и далеко-далеко разливалась на противоположной стороне. Заполнив лесистые участки той стороны, вода выла, гудела, рычала. А напротив нас она шла бешеным, мутным, клокочущим потоком. Казалось, будто она кипит. В этом бурном потоке огромные деревья, вырванные с корнем, неслись с поражающей лёгкостью и скоростью. Кувыркались иногда в потоке трупы свиней, лошадей. Такого и старожилы не помнили.

Когда Чапай[2] появился среди парней, внимание всё от неистовавшей реки обратилось к нему. Один из парней спросил его, отважится ли он сейчас переплыть Пшиш. Чапай вызов принял и сказал, что это сможет, если он, вопрошающий, поплывёт с ним. Но тот не думал, что дело так круто обернётся. Он не собирался идти на этот риск. Тогда Чапай стал раздеваться и требовать от искусителя следовать его примеру. Когда тот стал уходить, Чапай погнался за ним, но только смог содрать с него рубашку, которую замочил в потоке и кинул на берег. Раздевшись до трусов, он разогнался, прыгнул и исчез в бурном потоке. Вскоре вынырнул, и по той кошачьей ловкости с которой он поплыл, было видно, что эта речная пучина с ним ничего не сможет сделать. На середине потока он забрался на огромную корягу и прокричал что-то вроде «Да здравствует Родина!» и поплыл дальше. Выбравшись из бурного потока, он долго шёл уже на той стороне по дну. Выбравшись на берег, погонялся за девками, вышедшими из хутора Процай как и мы посмотреть на необычное зрелище, устроенное нам рекой. Через некоторое время, ещё быстрее чем туда, Чапай переплыл поток обратно и гонялся за парнями, чтобы сбросить их в реку. Но никто не дал себя догнать. Тогда он обратился к нам, детям, с нравоучениями, чтобы мы не выросли такими трусами.

Накуролесив и набедокурив, Пшиш успокоился, вернулся в привычные берега. Очистился, стал прозрачным. Галька и песок никуда не смылись, остались на своих местах. Всюду нанесённые ил и грязь исчезли под зеленью.

В той части реки, что приходилась напротив центра аула, были определены четыре участка, четыре пляжа, для купания мужчин и парней, мальчиков, маленьких детей и женщин. Первым по течению был мужской пляж, здесь было глубоко. За ним посреди реки был галечный остров, с двух сторон обтекаемый журчащими потоками. Это был центр мальчишеского пляжа. Далее ниже берег становился пологим и песчаным. Здесь дно было песчаное, очень пологое. До середины реки вода приходилась не выше груди ребёнка. Это был идеально исполненный природой детский пляж. За ним река делала резкий поворот направо, образуя угол. В этом закутке, закрытом от всех, был женский пляж. Женщины и девушки приходили на свой пляж ненадолго. Помывшись и постирав, они тут же уходили к своим, ждущим их делам. Такие удовольствия, как загорать и плескаться, считались детскими забавами. Адыгские обычаи их не позволяли даже девушкам. По этим причинам женский пляж, в отличие от детского, и особенно мальчишеского, часто пустовал, как и мужской.

Целыми днями на пляжах звенели счастливые детские голоса, крики и смех.

Здесь были раскованность, баловство и в то же время происходило мощное физическое развитие детей, особенно мальчишек. Мы играли в подводные ловитки, занимались подводной борьбой, соревновались в прыжках с круч. Был и акватранспортёр с трамплинами. Организовывался он так. Кто-то из более опытных ребят выбирал достаточно пологое глинистое место на высоком берегу и здесь мы расчищали его под спуск, который обильно поливали водой. По этому скользкому спуску, длиной 5–7 метров, мы сверху, на голых попах, слетали вниз и с большой скоростью врезались в реку. По-моему, лучшего способа укрепления и закалки мочеполовой системы мальчишек трудно придумать. Ведь как потом определили лекари, глина в тех местах была лечебная.

Несмотря на царившую на реке свободу, там действовали не писаные, но строгие законы. Мужчины и парни там не оголяли гениталии. Это относилось и к девочкам старше 3-х лет которые никогда там не играли и не купались с мальчиками. Девочки постарше купались на скрытом от всех женском пляже. Девочки, которым не более семи-шести лет, купались на детском пляже с младшими сестрёнками, братишками и племянниками, курируя их.

Конечно, мы мальчишки были далеко не святыми, наоборот, во многом грешными. Когда девчонки нашего и старшего возраста занимали галечный остров (а на это они имели право, тогда, когда их было много, а нас меньше), мы перемещались на соседний взрослый пляж. Оттуда ныряли и под водой по течению довольно быстро оказывались близко к девчачьим ножкам, попкам… Увидев их под водой в одних трусиках, мы начинали задыхаться от сладостно-интимного бесстыдства и вскоре выныривали где-то рядом. Возмущению девчонок не было предела. Они даже угрожали рассказать о нас – бесстыдниках родителям, но никогда этого не делали. Возможно, они желали и в следующий раз иметь возможность повозмущаться.

На реке все следовали правилам взаимопомощи. Было это летом прошлого 1944 года. Мой младший братик Асланчик купался на детском пляже, увлёкся и зашёл далеко, за середину реки. Тут его подхватило течение и понесло. Детишки, бывшие рядом, побежали за помощью к мальчишескому пляжу. К счастью там оказался мой друг Асламбий. Он бегом добежал до «места купания женщин», мимо которого захлёбывающегося Асланчика пронесло течение. Асламбий нырнул, быстро догнал моего братика. Но у спасителя недоставало сил тянуть его, ему самому было всего семь лет. Их занесло в те обрывистые берега, где людей не бывает. Но Асламбий и там не растерялся. Он воспользовался единственным выходом в той ситуации. Было там не очень глубоко. Он опускался до дна, отталкивался, вынырнув, толкал Асланчика в сторону берега. Так, раз за разом, он дотолкал его до берега и спас.

Таких случаев было немало. Когда с кем-то из детей случалась беда, а спасателя на пляжах не находилось, дети бежали к близлежащим домам и помощь всегда поспевала. За все военные годы нашего пребывания в ауле не утонул ни один ребёнок, несмотря на то, что все летние месяцы детвора без присмотра взрослых целыми днями пропадала на Пшише.

А вот когда в русло реки Пшиш впустили и воды Белой, тогда дети стали тонуть в мутных водах этого гибридного потока. Опустели эти берега, где раньше всё лето звенели детские голоса. Тогда дети любили реку, а река любила и берегла их.

Если я физически выдерживал многие невзгоды своей городской жизни, то это благодаря здоровью и закалке, дарованным мне в те годы рекой Пшиш и в целом аульским образом жизни.

А вот что случилось со мной в утро первого дня пребывания в ауле летом1945 года.

Почему-то в то утро я проснулся рано. Накануне, вчера в дороге устал, вечером долго не ложился. А я и без усталости спал тогда допоздна. А почему же сегодня проснулся так рано?

Странно было ещё то, что встал я в предчувствии какой-то светлой радости. И это несмотря на то, что вчера вечером, по приезду, была уже радостная встреча и с бабушкой Камией, и с дедушкой Каладжерием, с тётями, племянниками.

Какую же ещё радость сегодня я жду?

Бабушка Камия уже была на кухне. Она всегда раньше всех встаёт и позже всех ложится. Мы вообще её не видели никогда ни отдыхающей, ни спящей.

Бабушка удивилась, увидев меня уже одетого. Как и вчера вечером она стала меня расспрашивать о всяких деталях нашей с мамой и сестрой жизни в городе. И вот, разговаривая с бабушкой, я осознал, что мне надо делать и для чего я так рано проснулся. Мне нужно повести лошадей на реку. Но дядя Гисса спит, а без его ведома этого делать нельзя.

Когда я стал бабушке излагать эту проблему, по её просветлевшему лицу я понял, что она догадалась, для чего я так рано проснулся, и, желая угодить мне, сказала: «Да твой дядя будет рад, если проснувшись, увидит, что перед работай лошади уже купаные». Это означало, что бабушка берёт на себя ответственность за мои действия; это была санкция высокого уровня, потому что дядя Гисса никогда бабушке ни в чём не перечит.

Чтобы какая-либо причина не помешала, я быстро вывел лошадей со двора, взобрался на Каурую и поехал.

На реке я трижды делал заходы на глубокое место, где лошадям, не достающим дно, надо плыть, и каждый раз они задерживались в этом месте, блаженно погружались в воду до ушей, от удовольствия миролюбиво рычали утробным рычанием.

Несмотря на то, что было зябко от утренней свежести, захотелось окунуться. Под водой открыл глаза и изумился чистоте и прозрачности воды. Когда вынырнул, не было и следов былой зябкости. Я горел чистым пламенем.

И когда я ехал от галечного острова бродом по течению до детского пляжа, меня постигла та Радость, ожидание которой неосознанно и сладостно томило мою душу. Радость была

– от Чудесного утра;

– от того, что скоро приедет мама с сестрой;

– от того, что все будем вместе: и Дедушка, и Бабушка, и Тёти, и Дядя, и Асламбий;

– от того, что мы победили и везде Мир;

– от того, что впереди целое Лето этого Счастья.

Бодрые лошади с особым удовольствием шлёпали копытами по воде, и изумрудные брызги моего счастья летали вокруг.

Праздник, который случился со мной, не ушёл бесследно. Он остался со мной на всю жизнь.

Что такое Случай? Мудрый писатель сказал, что Случай это псевдоним Бога, когда Он не желает проявлять своего авторства. И действительно, в той моей Великой Радости было что-то Божественное.

То утро стало жемчужиной в драгоценном ожерелье моего лета 1945 года.

 

В повести «Переправа» я описал, как проходила моя жизнь в течение 1943–1944 гг. в ауле Адамий, расположенном на берегу реки Белой, и какую роль играла Белая в жизни детства.

Этот, «сорви-голова», подросток имел благозвучное, взятое из Корана, имя Юсуф. Но никто этим именем его не называл. За присущие ему дерзость и отвагу его называли именем народного героя Чапаева.