📸 АРХИВ КОНКУРСА
«ЗОЛОТОЙ ФОТООБЪЕКТИВ»

Записки тассовца

Фото Виктор Жиляков

Воспоминаниями о работе в поделился Виктор Жиляков, проработавший в ИА 42 года.

По биографии и статьям Виктора Егоровича Жилякова можно изучать историю Советского Союза и новой России. В течение почти 40 лет, когда в программе «Время» или по радио читали новости из Краснодара, Кубани, Сочи, в большинстве случаев это были и слова, написанные Виктором Егоровичем Жиляковым. Когда несколько лет назад Виктор Жиляков пришёл оформлять пенсию, на него прибежали посмотреть все сотрудники Пенсионного фонда: столько наград бывает не у каждого офицера или участника «горячих точек». Орден Трудового Красного Знамени, Орден Почета, Медаль Ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, Медаль «За освоение недр и развитие нефтегазового комплекса Западной Сибири».  Заслуженный работник культуры РСФСР, заслуженный журналист Кубани, лауреат премии Союза журналистов Кубани «Признание».

Образ жизни — репортер

В ТАСС я был принят в возрасте 33-х лет, а ушел на заслуженный отдых, когда мне стукнуло 74 года. Все это время, практически 40 лет, я работал в главном телеграфном агентстве страны в одной должности – «собственный корреспондент». Сначала — по Туве, потом — по Западной Сибири (тогда в СССР большая Тюменская область включала в себя и Ханты-Мансийский, и Ямало-Ненецкий округа). Из Тюмени меня в 1986 году перевели собкором в Краснодарский край, где я отработал почти 29 лет.

И когда меня спрашивают: «Что значит для вас репортерство?», я отвечаю: «Для меня репортерство — это образ жизни». С 1974 года одну из комнат в каждой нашей квартире занимал телетайп, рядом, как правило, стояли несколько телефонов. Утром мне никогда не надо было спешить на работу, для этого надо было просто перейти в другую комнату. Но на самом деле в своем кабинете-корпункте я работал круглосуточно.

Помню, в августе 2002 года, когда я уже был собкором ТАСС по  Краснодарскому краю, пришел на совещание в краевую администрацию. Все уже расселись и ждали губернатора, который задерживался. В этот момент позвонили Петру Ивановичу Ефремову — генералу, начальнику Главного управления МЧС по Краснодарскому краю. По его изменившемуся лицу я понял, что где-то на Кубани произошло что-то неординарное. Я тут же подошел к нему, дождался, когда генерал закончит разговор, и поинтересовался: «Чувствую, произошло что-то серьезное?» — «Серьезней не бывает. Над Новороссийском рассыпался смерч, в районе тоннеля сошел мощный селевой поток, есть жертвы», — сказал генерал.

Я тут же покинул зал заседаний и в коридоре на лестнице срочно позвонил на Главный выпуск ТАСС, сообщив эту новость. Пока я добирался до корпункта, радиостанции страны уже подхватили мое сообщение с ленты ТАСС и в срочном порядке начали его передавать. В корпункте, который традиционно располагался в моей квартире, я связался с Новороссийским МЧС, администрацией города, и, получив первые подробности о случившемся, прыгнул в машину и помчался в Новороссийск, в район происшествия. В очередной раз я остался доволен собой: не опоздал с важным сообщением, обеспечил оперативно комментарий, а теперь еду к месту происшествия. 

Оказаться в нужное время в нужном месте для меня, как событийного репортера, с самого начала работы в ТАСС стало неукоснительным правилом. Не буду отрицать, что во многих случаях просто везло оказаться в гуще событий, как например, с новороссийским смерчем. Например, в Туву я приехал в августе 1974 года. Первым моим материалом в ТАСС стало сообщение о 28-килограммовом таймене, пойманном местными рыболовами в реке Енисей. Многие центральные газеты тут же напечатали его. Такой же успех сопутствовал и следующей информации, в которой я рассказал о том, как большой растревоженный рой диких пчел напал на водителя, собиравшего в тайге голубику. От многочисленных укусов его руки так распухли, что он не мог крутить баранку автомашины.

Довольный публикацией материалов, я стал готовить новое подобное сообщение. Но тут дежурная тувинской гостиницы, где поселили нас с женой и двумя совсем маленькими детьми, принесла телеграмму из ТАСС. В ней заведующий промышленно-экономической службой Борис Грищенко писал: «Хватит сообщать о рыбках и ядовитых пчелах, пишите больше о людях».

Я вырос в Адлерском районе города Сочи, там делал первые шаги в журналистике, там научился ценить опыт других людей. Так что замечание, сделанное талантливым журналистом Б.Г. Грищенко, к сожалению, рано ушедшим из жизни, стало поворотным в моей репортерской жизни. Особенно этот совет пригодился мне в Западной Сибири, куда меня руководство ТАСС вскоре перевело из столицы Тувы Кызыла. Тогда на территории Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов разворачивалось создание крупнейшего в мире топливно-энергетического комплекса.

«Я живу на дальнем Самотлоре, подо мной большая нефть»

Строчка про Самотлор – из песни, которую в те годы часто пел Лев Лещенко на концертах в Сибири. Эта песня стала и моим гимном.

Уже через несколько дней после переезда из Кызыла в Тюмень я был приглашен на встречу к первому руководителю нефтяной промышленности Тюменской области, начальнику самого крупного в СССР нефтегазодобывающего управления «Главтюменнефтегаз» Виктору Ивановичу Муравленко. «Тюменские нефтяники очень хорошо относятся к ТАСС, у нас были добрые деловые отношения с твоим предшественником Павлом Павловичем Рябовым (П.П. Рябов был переведен в центральный аппарат ТАСС в Москву). Надеюсь, Виктор Егорович, что мы сохраним такие же деловые отношения», — сказал Виктор Иванович.

Мне показалось, что перед нашей встречей помощники хорошо познакомили его с моей биографией. Как выяснилось в ходе разговора, мы с Муравленко земляки: он, как и я, вырос в Краснодарском крае, только я — в совхозе «Южные культуры» Адлерского района города Сочи, а легендарный «Главный нефтяник Советского Союза» Виктор Иванович Муравленко — в станице Незамаевской  Павловского района. И ему, и мне путевку в большую жизнь дала родная Кубань. Но были и серьезные различия. Виктор Иванович был старше меня на 29 лет и к моменту нашего разговора он уже был Героем Социалистического Труда (за выдающиеся заслуги в выполнении семилетнего плана по добыче нефти) и лауреатом Ленинской и Государственной премий СССР. И при этом — никакого использования административного ресурса. Всего один пример из жизни Муравленко: в 17-летнем возрасте его зачислили подсобным буррабочим в нефтеразведке Стерчь-Керчь. Но страна остро нуждалась в своих специалистах, своих инженерах. В 1931 году нефтеразведка Стерчь-Керчь по рабочей путевке посылает В.И. Муравленко в Грозненский нефтяной институт. 

Виктор Иванович Муравленко был очень занятым руководителем, в момент нашего разговора в его подчинении находилось более 100 тысяч нефтяников. Все они побригадно были разбросаны на огромной необжитой территории. Это сейчас построены города Уренгой, Надым, Ноябрьск, Сургут, Нижневартовск. А тогда первопроходцам, в основном, приходилось жить в вагончиках и балках. Зарплатами правительство не обижало, но ты же не привезешь финскую мебель в вагончик. Как всегда, выручала смекалка. Например, семьи из крупных мужа и жены, чтобы спать на двухспальной кровати, с помощью сварщика сваривали ее из двух металлических панцирных кроватей. Суровый климат, 50-градусные морозы, непроходимая тайга, гиблые топи болот, необжитая земля, бездорожье — такова была нефтяная и газовая Тюменская целина, о трудовом подвиге первопроходцев которой мне предстояло сообщать на весь мир. 

Стоит упомянуть, что от областного центра — Тюмени, где находился корпункт ТАСС, до ближайшего нефтяного промысла было  700 км, а до самого  дальнего — более 2000 км. Чтобы добраться до многих бригад буровиков, геологов, надо было пересечь Северный Полярный круг.

Бухгалтерия ТАСС не жалела денег на мои перелеты. Вспоминая те дни, мне кажется, что в воздухе я провел столько же времени, сколько и на земле. Во всяком случае, на территории северного Тюменского нефтегазового комплекса, наверно, не осталось промысла, на котором бы я не побывал. Я даже мениск в коленке левой ноги порвал в вертолете, когда перелетал из Салехарда на Русское месторождение нефти.

В 1976 году мне посчастливилось присутствовать на одной из первых свадеб будущей столицы газового Севера — Нового Уренгоя. В 1977-м выпустил сообщение, что месторождение Медвежье вышло на проектную мощность — 65 миллиардов кубометров газа в год. С 28 июля 1981 года нефтяная жемчужина России — Самотлор начал выдавать второй миллиард тонн нефти. Это сообщение обошло многие газеты СССР, да и всего мира.

Самотлорское месторождение расположено на территории Ханты-Мансийского автономного округа, вблизи Нижневартовска, в районе озера Самотлор. В переводе с хантыйского «Самотлор» – это «мёртвое озеро», «худая вода». Месторождение было открыто в 1965 году буровой бригадой Григория Норкина. А первую эксплуатационную скважину под номером 200 пробурила 27 января 1969 года бригада Степана Повха. Весной из недр Самотлора поступила первая промышленная нефть. Месторождение отдало миллиарды тонн нефти, но и сейчас остается одним из крупнейших, его запасы оцениваются в 2,7 миллиарда тонн. Продуктивные залежи находятся на глубине от 1,6 до 2,4 км. Только представьте мощь буровых, которые должны проложить путь к нефти на такой глубине! Причем, по геологическому строению Самотлор относится к очень сложным месторождениям.

Менее двух лет назад Совет директоров ПАО «НК «Роснефть» утвердил новую программу развития Самотлора. До 2027 года планируется пробурить более 2400 скважин, которые обеспечат добычу более 50 млн. тонн топлива. Одновременно Госдума РФ приняла решение о дополнительных инвестиционных стимулах для Самотлорского месторождения. 

Но вернемся к тем временам.  25 октября 1981 года Тюменская область отмечала очередную трудовую победу. В тот день на ее месторождениях  была завершена добыча второго с начала эксплуатации миллиарда тонн нефти. Кстати, эту планку взяли всего за 17 лет. Ни один нефтедобывающий район страны еще не знал такого динамичного темпа. Так вот, в этих двух миллиардах каждая вторая тонна с хвостиком — вклад Самотлора. Хотя тогда в разработке «Главтюменьнефтегаза» уже находились десятки продуктивных месторождений. А 29 июня 1982 года я встречал первый рабочий поезд на станции Новый Уренгой. Вот только не подоспел (погода не позволила) к появлению на свет первого ребенка в Уренгое — Светланы Попковой, дочери сварщика Василия и администратора местной гостиницы «Русь» Татьяны.

Тем временем на тюменском Севере начало развиваться новое патриотическое движение: в одиннадцатой пятилетке нефтегазодобытчикам предстояло достигнуть рекордных высот: довести на промыслах области добычу нефти до одного миллиона тонн, газа — до миллиарда кубических метров в сутки. Только при таком условии народное хозяйство страны будет надежно обеспечиваться энергетическим сырьем.

В связи с этим пришлось и моему корпункту скорректировать расходы на командировки: их предстояло еще больше. Хорошо, что это понимало руководство ТАСС. Вслед за увеличением бюджета в корпункте обновлялось оборудование. Службы ТАСС четко выполняли указание руководства: задача прессы — идти чуть-чуть впереди всех и готовить общество к предстоящим изменениям.

Легендарный советский ледокол «Арктика» станет музеем в Сочи?

Не каждому репортеру в жизни выпадают такие события, в которых мне пришлось участвовать в 1983 году. Но обо всем по порядку.

… Пару лет назад Русское географическое общество предложило отбуксировать легендарный советский ледокол «Арктика» из Мурманска в Черное море к Сочи и превратить его в музей. Построенный в 1972 году «Арктика» — второй после «Ленина» советский атомный ледокол. И первое судно, совершившее надводную экспедицию на Северный полюс (1977 год). А в 1983 году благодаря «Арктике» был спасен целый караван судов, более чем на два месяца застрявших в арктических льдинах. И вот на этой операции спасения довелось поработать и мне, собкору ТАСС по Западной Сибири. Представляете мои чувства, когда я прочел, что ставшую мне родной «Арктику» собираются пришвартовать в моем родном Сочи.

Скажу сразу: тот, кто придумал сделать из ледокола музей, — умнейший человек. Имя «Арктики» связано с целой эпохой нашего государства, это символ его могущества и таланта людей, его создавших. Все-таки не случайно, списав «Арктику» по старости  в 2011 году, в 2016-м это имя дали новому ледоколу. Я уверен в том, что поток туристов, которые захотят побывать на борту легендарного ледокола, когда он встанет в акватории порта Сочи, будет огромным.

Я поднялся на борт «Арктики» в октябре 1983 года. В то время я работал собственным корреспондентом ТАСС по огромной Тюменской области. Корпункт ТАСС – стандартная четырехкомнатная квартира с телетайпом и несколькими телефонами – находился в Тюмени. В начале октября мне позвонили из главного московского офиса ТАСС и сообщили, что генеральный директор агентства срочно вызывает меня в Москву. «Только, Виктор, пожалуйста, предупреди семью, тебя ждет продолжительная командировка на Чукотку. Там застряли во льдах транспортные суда, правительство страны создало штаб по их спасению». «Но почему я, есть же рядом с Чукоткой большое отделение ТАСС — Хабаровское, ближе находятся корпункты Якутии, Новосибирска, Иркутска»,- попытался отказаться я. Но в ответ получил традиционное: «Это не к нам, это — приказ гендира ТАСС».

Через несколько дней вместе с заместителем отдела промышленности ТАСС Мариной Горбачевой я вылетел из Москвы на Чукотку, в город Певек. Этот самый северный город в России — ключевой порт Северного морского пути, по которому везут запасы полярникам, дрейфующим  кораблям, жителям Дальнего Востока. Представляя, что такое порт Певек, я прихватил с собой телетайп – огромную электрическую печатную машину, которая могла закодировать и передать сообщение. Тогда не было ни компьютеров, ни мобильной связи, ни интернета. Мы диктовали заметки по телефону стенографисткам в Москве или набирали их на грохочущем телетайпе, выдававшем километры белой перфоленты. Учитывая большую разницу во времени с Москвой, я предложил ТАСС впервые в истории агентства развернуть в районе происшествия —  в Певеке временный корреспондентский пункт, чтобы освещать ледовую операцию по спасению каравана судов.

Рядом с Певеком в Ледовитом океане льдами зажало 22 судна, шедших в фарватере нескольких старых ледоколов. Это была одна из самых сложных и трагических навигаций за весь советский период Северного морского пути. Из-за внезапного сильнейшего шторма караван судов оказался внутри дрейфующего льда, в так называемой ледяной реке. Снежный массив буквально перекрыл трассу Севморпути и вжал теплоходы в припай — лед, вросший в берег. А аномальные морозы усугубили трагедию, намертво запечатав суда в ловушке.

Марина Горбачева через неделю вернулась в столицу, оставив меня освещать ледовую операцию. В Певеке я провел около трех месяцев.

Одним из первых сообщений, переданных мной из Певека, было печальное известие о гибели теплохода «Нина Сагайдак». У судна заклинило винт и руль, на теплоход налетели потерявшие управление другой корабль и танкер… Ледоколы не могли пробиться к «Нине» сквозь толщу льда. Судно просто раздавило льдами, смявшими и покорежившими всю «начинку». Через не совместимые с жизнью пробоины хлынула вода… Когда-то именно в такой ситуации за каких-то два часа утонул «Челюскин». И тогда, и сейчас, в 1983-м, экипаж и спасатели смотрели с борта ледокола, как «Нина Сагайдак» погружается в ледяное крошево.

Точно так же буквально на глазах стал крениться и тонуть второй теплоход — «Коля Мяготин». (Оба теплохода носили имена пионеров-героев). Но «Колю Мяготина» удалось спасти: он тоже получил пробоину, но, в отличие от «Нины Сагайдак», на «Коле» уцелели насосы для откачивания воды, а вертолетчики успели подвезти материалы для латания дыр.

Мне пришлось забыть, что такое ночь и день, передавал сообщения круглые сутки. Сильный ветер со снегом дул и на берегу, и я, чтобы не потеряться, ходил из штаба по спасению судов в гостиницу по трубам теплотрассы, которая была построена над землей.

  Трудно в эти дни пришлось и небольшому первому атомному ледоколу «Ленин», у которого лед срезал один или два винта. «Ленин», зажатый во льдах, медленно дрейфовал по Ледовитому океану. А вообще в те страшные дни льдами сдавило 17 из 22-х судов, в том числе 5 ледоколов.

В один из дней мы узнали, что из Мурманска на помощь идет ледокол «Арктика». Правда, тогда на борту было написано другое название  – «Леонид Брежнев» — в память о недавно скончавшемся генеральном секретаре ЦК КПСС. Но судьба переименования была недолгой, и в 1986-м ледоколу вернули «родное» имя.

С борта «Арктики» сошел контр-адмирал, заместитель начальника администрации Севморпути Бронислав Майнгашев. Он и стал начальником штаба по спасению, который разместили в Певеке. У Бронислава Семеновича уже было три ордена, один из которых — за вызволение изо льда других судов несколькими годами ранее. А еще раньше Майнгашев на другом ледоколе совершил несколько экспериментальных походов, пробив новые участки Севморпути. В общем, в свои неполные 60 это был уже легендарный командир.

В Певеке операция по спасению затянулась почти на два месяца. Ледокол день за днем безрезультатно пытался пробить толщу арктического льда, которая уходила вглубь на 5 метров. Попытки вытащить суда на буксире проваливались: якорные цепи рвались с лекостью паутины.

Майнгашев вызвал из Ленинграда не менее легендарного летчика ледовой авиации  Василия Шильникова. Он по полдня летал над морем в поисках малейшего просвета в ледяной пустыне. Наконец, была найдена чуть заметная тропочка, ставшая дорогой жизни. Но зажатые суда не могли добраться до нее. Поэтому штаб принял решение перенести все грузы с кораблей на специальные приспособленные к плаванию во льдах финские небольшие суда, и уже именно их «Арктика» протаскивал к берегу очень извилистым путем.

Каждый день с октября по декабрь я передавал из штаба в Певеке в Москву по несколько информационных материалов. В один из дней Бронислав Семёнович пригласил меня слетать на вертолете на мыс Челюскина, чтобы познакомиться с ситуацией с судами и заодно побывать на «Арктике». Помню, с каким волнением мы выходили с вертолета на палубу этого легендарного атомного теплохода. Говорили, что он накануне побывал на Северном полюсе, хотя и от нас до полюса было рукой подать. Адмирал пошел с капитаном обсуждать дальнейшие действия ледокола, а меня отправили на экскурсию в сопровождении одного из партийных функционеров.

К тому времени я уже проработал на Тюменском нефтегазовом Севере почти 10 лет, и мне казалось, что нет ничего грандиознее буровых установок. А здесь была такая громадина, что я сам себе показался песчинкой. Капитанская рубка была настоящим стадионом, затем нам показали бассейн, где плавали свободные от смены члены экипажа. Меня проводили в каюту матроса из машинного отделения, отдыхавшего после смены. В средней по объему каюте он жил один. Он достал из металлической банки азовскую тарань, которая считается лучшим профилактическим «препаратом», увеличивающим число кровяных шариков,  налил чая и стал меня угощать.

Тем временем погода резко ухудшилась, и мы были вынуждены задержаться до утра. Мне не терпелось передать материал о ледовой обстановке с борта ледокола. Уже имея опыт, я сразу пошел в радиорубку и попросил дежурного разрешить передать сообщение в ТАСС по телетайпу. Он разрешил,  и я стал готовить  текст. Надо сказать, в те времена на судах, плавающих по Ледовитому океану, существовало неукоснительное правило: если сам радист по просьбе журналиста набирал сообщение на корабельном телетайпе, то радист, прежде чем отправить материал в московскую редакцию, обязан был показать текст заместителю капитана по политчасти. На этот счет тогда ходило много анекдотов из жизни. Помню, как журналисты центральных газет по приглашению Министерства газовой промышленности приехали в пресс-тур на полуостров Ямал. Некоторые тоже решили передать сообщения в Москву с ледокола. Но сами на телетайпе не работали, а вынуждены были просить набрать тексты радиста. А тот обязан был набранные тексты согласовывать. Понятно, что к замполиту выстроилась очередь из журналистов за разрешением. Помню, выходит от замполита корреспондент газеты «Труд» и говорит: «Была одна мысль в материале —  и ту замполит вычеркнул». Впрочем, на это никто не обижался: безукоснительное соблюдение порядка на корабле — это главное условие безопасности, его плавучести. Я лично этой участи избежал, потому что сам работал за телетайпом, и в этом случае на меня тот порядок не распространялся.

После посещения «Арктики» я еще около полутора месяцев находился в Певеке. Летал на другие ледоколы, но этот остался в моей памяти навсегда.

Когда я готовил воспоминания, то узнал, что Бронислав Майнгашев дожил до 91 года, и умер в сентябре 2017-го. По мистическому совпадению, примерно в эти дни в далеком 1983 году и началась та героическая ледовая операция.

Харасавэй — любовь на всю жизнь

Совсем недавно многие впервые услышали слово «Харасавэй». А для меня оно стало родным много десятилетий назад.

На днях в Ямало-Ненецком автономном округе прошли торжества в связи с началом полномасштабного освоения одного из заполярных месторождений — Харасавэйского. В церемонии приняли участие председатель Правления Газпрома Алексей Миллер, губернатор ЯНАО Дмитрий Артюхов, руководители профильных подразделений и дочерних обществ компании, с приветствием к участникам церемонии в режиме телемоста обратился Президент России Владимир Путин…

Я слушаю это сообщение и быстро иду в свой рабочий кабинет, где на стене висит фотография, на которой я — собственный корреспондент ТАСС по Тюменской области, молодой, полный сил и устремлений, шагаю по Ледовитому океану в сторону Харасавэйского месторождения. Трудно себе представить — это было 40 лет назад!

Каким далеким тогда казался полуостров Ямал! Он и на самом деле был далеким: «Ямал» в переводе с ненецкого языка означает «край земли». Но уже вскоре на Харасавэй можно было долететь на самолете. Я, например, доплыл до него сквозь льды на теплоходе из Мурманска, который доставил буровикам оборудование и вообще, все, что нужно для жизни и работы в полярных условиях. Там я пробуду 8 дней, геологи выделят мне вагончик, куда заявится белый медведь. Утром я рано встану и увижу, как по льду будет катиться солнечный шар. Я не выдержу и громко скажу: «Какое необычное солнце!» А проходивший мимо меня рабочий с буровой будничным голосом поправит меня: «Это не солнце. Это луна, а солнце за спиной». Я повернусь на 180 градусов и увижу на льду такой же огненный шар, но только еще раскаленней.

На Харасавэйском месторождении я познакомлюсь с буровиками знаменитой Карской нефтеразведочной экспедиции. Один из них — Павел Гаврилович Кожевников — в 1976 году пробурил на Харасавэйской площади самую глубокую скважину, что позволило уточнить перспективы нефтегазоности глубоких вариантов на Ямальском полуострове. А самих буровиков стали называть просто – «кожевниковцы».

Потом я прилечу на Харасавэй еще пару раз, и буду вместе со всеми участвовать в поисках бульдозериста. Он по льду на тракторе пробивал к ледоколу трассу, чтобы перевозить доставленные грузы. Но налетел сильный ветер и оторвал льдину вместе с бульдозером. Начались поиски. На помощь экспедиции пришла авиация, с «большой земли» доставили жену бульдозериста. На четвертые сутки вертолетчики обнаружили оторванную льдину — она дрейфовала по открытой воде Ледовитого океана. А вот в кабине трактора, к сожалению,  никого не оказалось…

…Я возвращаюсь к телевизору и дослушиваю новости о Харасавэйе  до конца. По словам главы Газпрома, промышленная добыча газа на Харасавэйском месторождении начнется в 2023 году, проектный уровень добычи — 32 млрд куб. м газа в год.

Удачи вам, харасавэйцы!

Как я стал звездой спортивной журналистики

Я уже двадцать лет отработал собкором ТАСС по Краснодарскому краю, как в 2006 году у меня состоялся неожиданный разговор с главным редактором ТАСС, членом коллегии агентства Сергеем Витальевичем Кармалито. Он предложил мне возглавить освещение участия Сочи в конкурсе за право стать столицей Зимних Олимпийских Игр 2014 года. Следует пояснить, что ранее я, как собственный корреспондент ТАСС по Кубани, курировал и Сочи тоже. Но потом, в связи с надвигающимися олимпийскими событиями, ТАСС выделил Сочи в отдельную территорию, организовав в нем отдельный корпункт. Но, видимо, у кого-то дело пошло не так, как хотелось, и руководство агентства было вынуждено позвать меня на помощь на период конкурса. Все точно по поговорке: «Старый конь борозды не испортит».     

«Виктор Егорович, как понимаешь, в данной ситуации от репортера требуется не только оперативное освещение событий, происходящих в рамках участия Сочи в конкурсе за право стать Олимпийской столицей, но и умение передавать события так, чтобы каждый материал, репортаж, десятистрочное сообщение повышали шансы города-курорта на победу в конкурсе. Генеральный директор Виталий Никитич Игнатенко и я лично уверены, что тебе удастся это сделать», — сказал Кармалито.   

У собкоров ТАСС к Сергею Витальевичу Кармалито всегда было особое отношение. Мало того, что он коренной сочинец, то есть мой земляк. Главное, что он – прекраснейший, интеллигентнейший, умнейший человек (именно так – всё в превосходной степени). На моей памяти не было корреспондента, который бы не выполнил поручение Кармалито. «Постараюсь каждое сообщение пропустить через свое сердце», — пафосно ответил я. А сам про себя подумал: одобрение-то я получил, — дескать, дерзай, мотайся из Краснодара в Сочи, из Сочи в Краснодар на авто, потом на электричке… Но дело, конечно, не в километрах, а в теме, перед которой слегка оробел даже я со своим тогда уже более чем 30-летним опытом — глыба вопросов, мировое внимание… Не подведу ли родное агентство? Спорт я всегда любил, ещё на журфаке МГУ был капитаном волейбольной команды,  у меня были теплые отношения со спортивной редакцией ТАСС…  И все-таки ответственность давила.

Тем не менее, я пересилил страх. Закусил удила. Втянулся, как в творческий наркотик. Ни одно событие не пропустил, ни разу не опоздал с сообщением о важном. Да и Москва активно помогала, приезжали руководители спортивной редакции, главной редакции «ТАСС-регионы». Утром еще сплю, а мне уже звонят из Москвы Алексей Вишняков или Виталий Гордиенко: сегодня ждем от тебя нескольких материалов. Коллеги все время подогревали атмосферу моей причастности к большому делу.

22 июня 2006 года весь мир обошло интервью, которое я взял у губернатора Кубани — «У Сочи появился хороший шанс стать первым». Я пошел к Александру Ткачеву, узнав, что Сочи назван в числе трех претендентов на проведение Зимних Олимпийских Игр — 2014. Тогда впервые прозвучало, что из Сочи получится не только столица Зимней Олимпиады — 2014, но и горно-климатический курорт мирового уровня. И уже на следующий день после выхода интервью я передал на ленту ТАСС информационный материал о том, что в Сочи состоялась закладка первого кубометра бетона под строительство будущей Олимпийской деревни.

Решающим месяцем во всей олимпийской кампании стал февраль 2007 года, когда в Сочи должна была прилететь первая Оценочная комиссия экспертов МОК. Комиссии предстояло сделать доклад о готовности города к проведению спортивных состязаний. В этот период поток информационных материалов пришлось увеличить вдвое. Да что там корпункт, вся пятимиллионная Кубань жила и дышала Сочи. Например, голубятники Тихорецка и Сочи обратились ко всем коллегам Южного федерального округа с предложением в знак победы в конкурсе города выпустить в небо 2014 голубей. Инициатива нашла всеобщую поддержку в Федеральном округе. Простые кубанцы верили, что Сочи победит. И разве я мог готовить сообщения, не веря в Победу.

…Оставалось 100 дней до 119-ой сессии Международного Олимпийского Комитета. На этой сессии из трех городов-кандидатов: российского Сочи, австрийского Зальцбурга и южнокорейского Пхенчана – должны были выбрать столицу Зимней Олимпиады — 2014. Так вышло, что я оказался единственным из российских журналистов, кто в своих материалах ввел обратный отсчет времени до решающего голосования. Теперь каждый мой информационный материал из Сочи начинался со слов – сколько дней осталось до голосования.

4 июля 2007 года, за несколько часов до начала исторической сессии МОК, я выпустил очередной материал, который начинался словами: «Последний, 100-й листок «сорван» сегодня с символического цветочного календаря в Сочи (календарь был разбит в районе Морского вокзала). Остаются считанные часы до того момента, когда из трех городов-кандидатов будет избран тот, кто станет местом проведения зимней Олимпиады – 2014».

Как мы все знаем, этим городом стал Сочи!

Позже мне позвонили из ТАСС и рассказали, что в офисе МОК в Гватемале, где 4 июля 2007 года проходила 119-я сессия и Сочи был объявлен столицей ХХII  Олимпийских зимних Игр и Х1 Паралимпийских зимних игр 2014 года, члены российской делегации увидели отдельную папку с моими материалами из Сочи.

Я уже считал, что эпопея с Сочи закончена, как вдруг приходит телеграмма, в которой сообщается, что 14 сентября 2007 года президент Олимпийского Комитета России А. Тягачев присвоил собкору ТАСС Виктору Жилякову звание «Лауреат Национальной премии лучших спортивных журналистов России» «Звезды спортивной информации».

Когда я вернулся в Краснодар после получения награды, решил подсчитать, сколько же материалов по Олимпиаде мне удалось выдать на тассовскую ленту. Цифра получилась хоть и не круглая, но трехзначная — 386.

А подсчитать, сколько моих заметок и статей вышло за все 40 лет собкорства, наверное, просто невозможно. Думаю, что речь идет о сотнях тысяч материалов…

***

От редакции. Сегодня Виктор Егорович вспомнил несколько ярких эпизодов своей тассовской биографии. Хотя были БАМ, Саяно-Шушенская ГЭС и встречи почти со всеми руководителями страны – от Брежнева до Ельцина и Горбачёва. В составе делегаций журналистов объездил весь мир: писал о фермерах Айовы, гулял по столице Северной Кореи, давал «уроки мастерства» журналистам Австралии, был принят коллегами в Китае и  Индии. Даже в 1988 году представлял внутреннюю собкоровскую сеть страны в США, когда отделение ТАСС в Нью-Йорке решило открыть подписку на материалы агентства — был и такой факт в истории советской журналистики. Но об этом – в другой раз…

 

Шрифт

Изображения

Цветовая схема